Кирилл Светляков – Аладдин Гарунов – Денис Прасолов.
Интервью Инны Пуликовой
Директор JART Александр Корытов видит миссию своей галереи не просто в представлении новых проектов и современных авторов. Выставки галереи JART – это, в определенной степени просветительская работа, несущая потенциал переосмысления привычных вещей и взглядов; эти проекты, привлекая внимание к работам художников, дают людям возможность расширить понимание мира и сделать восприятие действительности более свободным. Для галереи JART, постоянно работающей в сфере contemporary art, важен философский посыл произведения художника, его интеллектуально-духовная составляющая. Но профессиональное мастерство, ремесло не отходят на второй план – важна и физическая энергия исполнения, энергия действия, которая ощущается не только в статичных произведениях, но и в такой сложной для восприятия форме современного искусства как перформанс. "Панорама искусств" задала несколько вопросов участникам выставки "Диалог мифов", прошедшей в галерее JART - куратору и художникам.
Кирилл Светляков, главный специалист по современному искусству Третьяковской галереи.
- Кирилл, чем вас привлекала возможность сделать кураторский проект с работами Аладдина Гарунова и Дениса Прасолова?
- Мне было интересно сопоставить работы этих авторов – они очень отличаются, работают не только с разными материалами, но и с разными историями. И возможность их сосуществования в одном пространстве – это эксперимент. У Аладдина – в значительной степени отсылка к традиции; он демонстрирует опыт совмещения традиционалистской мифологии ковров со структурами абстрактной живописи ХХ века. У Дениса более -футуристический миф, но одновременно – более древний, соотнесенный с каноном Древнего Египта.
Эта выставка – история о том, как современный художник может совмещать в произведениях отсылки к разным временам. Время ХХ века было линейным, а работы Гарунова и Прасолова показывают многомерность нашего времени.
Оба художника – и Гарунов и Прасолов – авторы вполне успешные (и с точки зрения профессионального признания, и в коммерческой сфере). Как Вы думаете, с чем это связано? На что откликается аудитория, что привлекает в их работах? Ведь они очень разные: у одного – соединение архаики и суперсовременных материалов, у работы второго кажутся гиперреалистичными и устремленными в будущее…
Эти художники работают с иррациональными влечениями, когда зритель переживает контакт с чем-то подсознательно хорошо знакомым, притягивающим, с тем, что словно уже было – в другой жизни. Авторы апеллируют не только к индивидуальному, они скорее пробуждают коллективный культурный опыт. Зритель считывает культурные отсылки – мифологические у Дениса Прасолова, архаические у Аладдина Гарунова.
- Существует распространенное мнение, что в России больше любят классическое искусство. Насколько это верно? Меняется ли на Ваш взгляд отношение к актуальному искусству или ситуация с пристрастиями публики неизменна?
Художники и кураторы современного искусства часто хотят всего и сразу, в том числе и большую аудиторию. Но нужно учитывать, что мы живем в очень традиционном обществе – обществе патерналистском, «мужском, где власть мужчин преобладает. Такое общество ценит возраст и авторитет – «чем старше, тем лучше». Отсюда и определенный массовый консерватизм. Хотя в нашей истории были периоды «модернистского мышления», например Перестройка – последняя в ХХ веке эпоха модернизма и эксперимента. Ну а дальше – как защитная реакция на «лихие девяностые», усилилась тяга к традиционным ценностям, и к попыткам выхода из «безопасной» системы относятся со страхом и неуверенностью. Это наш местный, локальный фактор, влияющий на восприятие современного искусства.
Но и в целом, во всем мире аудитория современного искусства не равна аудитории классического искусства, меньше ее. Нет никакого абстрактного Запада, где люди с увлечением идут на выставки современного искусства. Все сложнее: интерес зависит от страны, от выставки, от работы конкретной институции.
- Кто сейчас формирует повестку дня в современном искусстве, чья активность наиболее значима: самих художников, галеристов, частных коллекционеров, государственных структур, музеев?- На мой взгляд, сегодня «музейное» время, тон задают в большей степени музеи, государственные структуры. Я бы сказал, что современное искусство элитарно – как и его аудитория. Почему? Потому, что элита, это круг людей, который принимает решения, в том числе эстетические. Современное искусство, в определенной степени – это сфера законотворчества, сфера принятия решений, а массовому зрителю достаются новые, уже сформулированные понятия.
- Насколько в России современное искусство и все, что с ним связано, зависит от политической ситуации?- Существует ли в России реальный рынок актуального искусства – по аналогии с рынком антиквариата, с вторичными продажами? И какие существуют перспективы для его развития?
- Вторичный рынок существует для классиков – авторов 1960-1970-х годов, но в основном внутри круга коллекционеров. Этот круг расширяется, но «широкие народные массы», поколение 30-40-летних, вовлекается не очень активно: эти люди скорее готовы играть в коллекционеров, чтобы чувствовать себя участниками процесса. Как не парадоксально, но сенсации, громкие пиар-кампании, сообщения о миллионных продажах, создают психологический барьер для потенциальных покупателей; они скорее отпугивают, чем привлекают их. Сейчас мы в большей степени имеем дело не с рынком, а с пиаром.
Рынок современного искусства есть, но очень небольшой, а критерий реального существования этого рынка, признание его на международном уровне – это присутствие наших галерей на Art Basel. Когда мы там появимся (а это самая важная выставка для современного искусства) – это будет знаком реального существования российского рынка современного искусства.
Аладдин Гарунов, художник
- Когда вы начали активно выставлять свои работы? Как эти работы воспринимались, как шло взаимодействие с галереями, с аудиторией?- Это было в 1990 году – я жил и работал тогда в Сергиевом Посаде. Мои работы того времени содержали сакральные знаки, обереги, символы архаики и мистики. Они воспринимались как нечто новое, необычное и заинтересовали галерею «Файн Арт, с которой я и начал сотрудничать. Эта галерея ввела меня в московскую среду современного искусства. В 2005 г я принял участие в выставке "Коллаж в России. ХХ век" в Русском музее.
В 2006 году в Музее современного искусства в Ермолаевском переулке состоялась моя большая персональная выставка "Живопись, объекты, инсталляции". Примерно в это же время я стал работать с Сергеем Поповым, и выставка состоялась уже под эгидой его галереи «Pop/off/art». Эта галерея представляла мой проект "SELF" в рамках 2-ой Московской биеннале современного искусства. В период сотрудничества с этой галереей состоялись выставки "Приключение черного квадрата" 2008 г. в Государственном русском музее Санкт-Петербурга, где были представлены мои работы в новом материале - резине, АРТ Москва - в 2008 году.
На мой взгляд, одной из лучших моих выставок был проект ЗИКР в 2009 году в Государственном музее архитектуры им.А.В.Щусева, флигель "Руины", проект был представлен Светланой Гусаровой от журнала ДИ (Диалог искусств). В этом проекте совпало брутальное пространство, подача видео и моих работ.
В 2009 году состоялась персональная выставка необычного для меня проекта "Святые" в галерее "Волга".
После 2010 года (когда я первый раз участвовал в премии Кандинского и вошел в тройку финалистов) началось мое сотрудничество с Айдан Салаховой («Айдан галерея»). Период сотрудничества с Айдан галереей был лучшим периодом моих взаимоотношений с московскими галереями, в том числе в коммерческом плане. Она представляла меня на ярмарке Арт Москва, ArtDubai. На Аrt Dubai была продана серия работ из проекта ЗИКР и еще две работы были отобраны для коллекции Матхаф – Арабского музея современного искусства (Катар) К сожалению Айдан Салахова оставила галерейную деятельность, и с периода закрытия галереи я не сотрудничал ни с одной галереей России.
В этот трудный период, для меня особенно была важна поддержка замечательного человека, ныне покойного, создателя частного музея современного искусства "Новый музей" в Санкт-Петербурге Аслана Чехоева, который много сделал для развития современного российского искусства. Он организовал мою персональную выставку в своем музее с изданием роскошной монографии и закупкой моих работ в коллекцию музея. Сейчас музей назван его именем и прекрасная команда музея продолжает активную деятельность.
С 2012 я сотрудничал с галереей «Щукин», открытие этой галереи в Нью-Йорке в 2014 году состоялось моей персональной выставкой с известным куратором Мэттью Драттом.
В конце 2017 года поступило предложение о выставке в галерее JART, совместно с питерским скульптором Денисом Прасоловым. Куратором был приглашен Кирилл Светляков из отдела новейших течений Государственной Третьяковской галереи.
Что касается восприятия моих работ, возможно, мои работы не всегда встречали понимание и галерей и аудитории. но я все равно шел своим путем (хотя, на мой взгляд, сейчас такой период, когда галереями востребовано искусство, которое продается). У меня большие работы, масштабные, они, может быть, слишком брутальные, слишком сильные энергетически… Но я никогда мог заставить себя делать работы, в которых нет моих внутренних переживаний, которые бы не находили отклик в моей душе. Меня всегда интересовал поиск новаторских решений в материале и форме, наполненных внутренним смыслом (мои личные переживания, взаимоотношения с миром).
- Можно ли время, когда вы активно работаете и выставляетесь – разделить на этапы? В какое время какая тематика/какие материалы/образы были для вас интересны?
- Когда я учился в Строгановке, я ходил в Американский культурный центр, сидел в библиотеке, изучал Нью-йоркскую школу и послевоенный европейский культурный опыт. Я был в поиске своего стиля: сначала ушел в этнику, потом перевел этнику в плоскость актуального искусства – и это было мало на кого похоже. В 1990-е годы я работал в основном в технике холст/мало/акрил, но с элементами рельефа и коллажа (с фотографиями, с тканью). Те работы были, скорее переосмыслением опыта, творчества предыдущих поколений художников, однако мне не хотелось быть вторичным, повторять уже известное.
Но потом я случайно попал в Сергиевом Посаде на завод резиновых изделий и нашел свой материал, брутальный, мощный – и стал с ним работать. Во мне же скульптор сидит, я после окончания Строгановки некоторое время занимался скульптурой. У меня почти нет работ чисто плоскостных – просто холст/масло, в них всегда присутствует какой-то объем, выходящий из плоскости в пространство.
Как вещь создается физически, когда я ищу пластические решения, форму – это важно, но все это должно быть наполнено внутренним смыслом. Я же дагестанец, сказывается ментальность, воспитание: у меня есть проекты мусульманские, христианские – наверное, нужен будет и иудейский проект.
Что касается материалов, то в моих работах часто резина стала сочетаться с ковром. Я называю это соединение этно/техно. Ковры были рядом всегда (мои друзья мне их отдавали), но в моих работах они появились потому, что мне было интересно соединить элементы восточной культуры (суфизм, мистический путь в исламе) со знаками агрессивного технического развития, глобализации современного общества. Я подумал, что нужно использовать соединение этно и техно – они находятся рядом, может быть в противоречии – но в диалоге. В одном произведении могут присутствовать 3-4 материала, я их соединяю: это может быть и металл, и текст, написанный краской. В итоге получаются вещи лаконичные, минималистические.
- Кто больше заинтересован в приобретении ваших работ в России и за рубежом – государственные структуры/музеи, частные организации, частные коллекционеры?
- Я бы сказал, что у меня более активна «музейная» история. Музеям интересны мои работы,и я горжусь, что они есть в коллекциях Третьяковской галереи, Русского музея, Московского музея современного искусства, – но у музеев далеко не всегда есть средства для покупок. Зато они есть у коллекционеров – мои работы приобретали Шалва Бреус (он купил весь мой проект 2010 года – пять вещей), Виктор Бондаренко, Александр Смузиков (в частности, с моей персональной выставки в Московском музее современного искусства он купил работы серии «Высокая мода»). Кто стал владельцем моих работ с ярмарки ArtDubai, я не знаю – одна из работ, кажется, приобретена каким-то коллекционером из Швейцарии арабского происхождения.
- У меня все идет поступательно, по нарастающей, и я не чувствую падения интереса. Я дважды был номинантом премии Кандинского и дважды – в 2010 и 2012 году был в финале. Участвовал в знаковых международных проектах, например, в Китае, в проекте «Шелковый путь» вместе с Зурабом Церетели и Московским музеем современного искусства представлял наш музей, Дагестан и Россию. Выставлялся в Нью-Йорке, был приглашен с лекцией о моем творчестве в Йельский университет.
Если говорить о финансовой составляющей, то поскольку работа идет постоянно и есть стабильный интерес коллекционеров и музеев, то и цены устанавливаются и держатся на определенном уровнем: в моем случае это диапазон 30-50 тыс. долл.
Есть планы на будущее, и достаточно масштабные, но боюсь сглазить, сказав заранее.
Денис Прасолов, скульптор
- Когда вы начали активно выставлять свои работы? Как эти работы воспринимались, как шло взаимодействие с аудиторией?- Думаю, первое настоящее взаимодействие с аудиторией случилось во время установки моей дипломной работы “АХТИ – Бог воды” в городе Йонсу (Финляндия). В 1997 году я три месяца рубил скульптуру из базальта на глазах у жителей города. Это был своего рода перфоманс – одна моя рука была в гипсе, поэтому мне все это время помогали местные жители и студенты.
В ходе взаимодействия с аудиторией, мои работы постоянно обрастают какими-то ритуалами, например, девушки трут кольцо моему бронзовому менеджеру у бизнес-центра в Санкт-Петербурге чтобы выйти замуж. А студенты вкладывают записки в Единорога на территории филологического факультета, чтобы сдать экзамены. Таким образом мои изначальные образы, трансформированные мною в скульптуру, превращаются в своего рода объекты культа.
Мне это нравится, так как я и сам склонен к дурацким ритуалам и суевериям.
- Можно ли время, когда вы активно работаете и выставляетесь – разделить на этапы. В какое время какая тематика/какие материалы/образы были для вас интересны?
- Нет. Нет никаких временных этапов. Скорее, хаотичные вспышки образов. Мои постоянные материалы бронза, резина и пластмасса.
- Все то время, что вы выставляете свои работы – менялось ли их восприятие аудиторией (например, в 1990-е, в 2000-е, 2010-е)? Если менялось, то как?
- Вопрос восприятия аудиторией для меня закрыт. Я считаю, что художник не может понять, как воспринимается его произведение зрителем, также как зритель не может понять, что чувствовал и о чем думал художник, когда создавал то или иное произведение. Предмет искусства – это что-то вроде зашифрованной записки, которую художник пишет в одиночестве и передает зрителю.Восприятие, своего рода дешифровка, скорее зависят от конкретного человека, его жизненного опыта и воображения, а не от времени. Во всяком случае, на таком коротком этапе 1990-2010 гг.
- С какими галереями вы сотрудничали (где выставлялись и где шли продажи ваших работ) в России и за рубежом)?- Кто больше заинтересован в приобретении ваших работ в России и за рубежом – государственные структуры/музеи, частные организации, частные коллекционеры?
- Все вышеперечисленные приобретали мои работы. Не думаю, что в данном случае уместна какая-либо статистика.- Назовите, пожалуйста, наиболее знаковые, важные для вас продажи ваших работ – возможно, они вошли в какие-то значимые коллекции.
- В России для меня, как и для любого художника, было большой честью войти в собрание Русского Музея. Недавно мне прислали фотографию, где фигура моего космонавта стоит на фоне работы Ансельма Кифера - одного из моих любимых художников современности. Иметь диалог с этим великим художником даже в таком формате частной коллекции – огромная честь для меня.- В каком ценовом диапазоне сейчас продаются ваши работы?
- Price under request, как говорится. Думаю вопрос лучше адресовать моему агенту и галереям. Они более сведущи в данном вопросе.
Где купить